 Фрагменты из книги
Скопировать книгу…
Завод развалился, словно корабль, со всего размаха налетевший на айсберг; рабочим и служащим перестали
выдавать зарплату, и он пошатнулся, затрещал, а затем и рухнул, погребя под обломками дневные, месячные планы,
графики ремонтов оборудования, замыслы конструкторов, инженеров. Собственно здание управления, инженерное
крыло, центральная лаборатория и дворец культуры, конечно, стояли на своём месте, и гигантский Конструкторский
корпус по-прежнему красовался гранитным фронтоном главного входа, кариатидами, державшими на плечах балконы,
но гирлянды окон по вечерам уж не вспыхивали весёлыми огнями, а оставались чёрными, как пустые глазницы.
Так рухнула и вся российская держава под напором тайных и злобных сил, которых она ещё вчера кормила своей
грудью, холила и лелеяла, не зная и не ведая, каких чудовищ пестует на пагубу всех добрых и честных людей. Труд,
созидающий жизнь, потерял смысл, а те деньги, которые ещё кому-то выдавали, были обесценены в тысячу раз, и за
них можно было купить кусок хлеба и пригоршню пшена. Люди вдруг поняли, что такое деньги и что можно при их
помощи натворить, попади они в чужие руки.
В России и раньше были такие силы, и они всё больше наползали в Кремль и в министерские кабинеты, но теперь
их там стало так много, что им не надо было себя скрывать; они сбросили маски и громко заявили: в России совершена
четвёртая революция – на этот раз демократическая. Власть перешла к либералам, то есть к чиновникам, которые
провозглашают принцип «Всё дозволено!».
Во властные кабинеты забежали младшие научные сотрудники, всякого рода институтские и министерские чиновники.
Перед изумлёнными глазами русских людей замелькали нерусские фамилии. В стране в одночасье каким-то непонятным
образом появились богатые и очень богатые люди, и даже магнаты и олигархи. Они будто бы из этих же, вчерашних
кандидатов наук и мелких служащих.
Люди подобного рода вздыбили шерсть и на Северном заводе. Раньше их не было видно; они сидели в каких-то углах
и закоулках, а теперь, как тараканы, вдруг повылезли из щелей и забегали, задвигались, словно где-то разлилась сладкая
вода и они туда устремились. И только потом, три-четыре месяца спустя, стали проясняться их тайные делишки: они
что-то сдавали в аренду, что-то продавали, скупали какие-то акции.
Директор завода Пётр Петрович Барсов, честный человек, этому процессу пытался помешать, но однажды из
министерства пришла шифровка: завод выставлен на торги, он переходит во владение акционеров. Председателем
совета акционеров стал молодой человек с характерно русской фамилией и со столь же характерно нерусской
физиономией Андрон Казимирович Балалайкин.
Рабочие стали называть его Ароном, и по этому поводу у него часто возникали неприятные препирательства.
Обыкновенно он в таких случаях говорил: «Послушайте! Вот вы Иванов, и я же вас не называю Пупкиным или Шапкиным,
а вы меня...» И нередко в ответ он слышал всё то же: «Простите, Арон Казимирович». «Опять Арон!» – всплёскивал
руками, говорил: «А-а, да чёрт с вами! Давайте вашу бумагу, что там у вас ко мне?..»
Барсов однажды сказал Балалайкину:
– А полечу-ка я к нашим друзьям-арабам и продам им «Майского жука»?
«Майский жук» – самолёт, изготовленный на заводе еще до начала перестройки. Не случись она, эта проклятая
перестройка, ныне и вся авиация переходила бы на эти самолёты. Для «Жука», как для вертолёта, не нужны аэродромы.
Балалайкин с минуту смотрел на Барсова чёрными выпуклыми глазами.
– А купят?
– У меня был уже покупатель.
– Хорошо. Я вам такую экспедицию устрою.
И директор с женой, и со своей младшей дочерью Машей, и с рядовым конструктором, исполнявшим роль
бортинженера, и посредником арабом полетели на Восток.
* * *
Во дворе завода были аккуратно сложены в штабель и покрыты брезентом шестнадцать кабин недостроенных
вертолётов и почти готовый подводный аппарат для спасательных работ «Коловрат». Он очень большой, способен
«ходить» по дну моря, выпускать из своего чрева и впускать дюжину водолазов, и даже производить на дне земляные
работы – таких аппаратов ещё в мире не было...
Хранились тут и ещё какие-то невостребованные заказчиками машины. Министерству обороны перестали давать
деньги, и все заводы, создававшие мощь нашего государства, сели на мель. Рабочие, инженеры из цехов уходили. Где
они устраивались, как жили – никто не знал. Одно все видели: некогда знаменитый на всю Европу машиностроительный
завод на Неве умирал.
Два человека оставались на капитанском мостике: Андрон Балалайкин и главный бухгалтер завода Наина Соломоновна
Кушнер. Впрочем, бегали по коридорам заводоуправления возбуждённые и чем-то взволнованные десятка три-четыре
молодых мужиков разного служебного калибра и достоинства. Большинство из них – начальники цехов, отделов, и что
самое интересное – все они были нерусские: грузины, азербайджанцы, но, главным образом, евреи. Всё чаще лепилось
к ним слово «акционер».
Акционеры – значит, новые хозяева; они будто бы купили завод и теперь все думали и шушукались, что с ним делать.
Среди акционеров были и рабочие. Их приглашали в бухгалтерию, и Наина Соломоновна, никогда не смотревшая
собеседнику в глаза, а всё время отворачивавшая свои утомлённые вечными расчётами очи, говорила:
– Вам выписан кредит, и вы можете получить на него акции. Вы будете хозяином завода...
И прибавляла с каким-то непонятным не то журавлиным, не то ястребиным клекотом:
– Вам это разве плохо? А?..
И если человек стоял перед ней в недоумении, ещё говорила:
– Вы удивляетесь? Напрасно. Я тоже вначале удивлялась, но умные люди мне всё объяснили: теперь такая система.
Раньше у завода не было хозяина, он был ничей, а теперь есть пакет акций – его кто-то держит. И другой пакет акций –
поменьше, и его кто-то держит. А есть и две-три акции – их будут держать рабочие. Пусть каждый думает, что он тоже
хозяин. А тот, у кого побольше фантазии, будет мнить себя капиталистом, почти Генри Фордом. Вы держите в руках
акции, и не надо думать, откуда они и почему их вам дали. Важно другое: вам акции дали.
В душе Наина Соломоновна была философом, и, когда ей становилось невтерпёж от вечных цифр и расчётов, она
устремляла усталый взгляд в угол комнаты или в окно и искренне жалела, что стала бухгалтером, а не преподаёт в
университете. Случалось так, что рабочий, перебирая в пальцах выданные ему две-три акции, долго не отходил от
бухгалтера, и тогда Наина поднимала на него взгляд, исполненный негодования. Рабочий уходил. Видимо, он думал так:
Наина Соломоновна – главный бухгалтер, она знает, что делает.
Русский человек и вообще-то склонен верить. Почти всегда и всем он верит, и даже таким людям, как Наина
Соломоновна. После беседы с главным бухгалтером он идёт домой в умиротворённом состоянии. У него где-то под
сердцем даже зашевелилось радостное возбуждение. Как же? Был рядовым рабочим, а теперь вдруг стал хозяином завода.
Раньше получал мизерную зарплату, теперь ничего не получает, но зато в будущем прибыли от производства
беспрерывным ручейком потекут ему в карман. Он станет богатым и летом всей семьёй поедет отдыхать на Канары.
Туда же приедут и Арон Балалайкин, и Наина Соломоновна. Вечером они вместе будут сидеть на открытой площадке
летнего ресторана, а кто-то, показывая на них, скажет: «Это фабриканты из Петербурга»...
|
