 Фрагменты из книги
Скопировать книгу…
Пётр Трофимович, известный в своей стране и за рубежом литератор, вёл подробные описания всех событий,
происходящих в его семье. Из этих заметок он со временем намечал соорудить роман с традиционным названием
«Хроника моей жизни». И сейчас без каких-либо особых намерений вынул из стола толстую тетрадь, датированную
1972-м годом, раскрыл наугад страницу, читал:
«С некоторых пор стал замечать основательные перемены во всём укладе жизни нашей семьи: моя дочь, Вера,
меня дичится, редко заходит на оба этажа башни, в которой я живу, не варит и не подаёт кофе, когда ко мне
заглядывают живущие по соседству братья-писатели или кто приезжает из Москвы. Жена моя, Нина Николаевна, всё
чаще недомогает, лежит на диване у себя в спальне. А недавно, перед тем как ехать на работу, вызвала скорую помощь
и ей сделали укол от давления. Врач выписал больничный, и Нина почти две недели не была на службе. В это-то время
я и подступился к ней с вопросом:
– Мне кажется, ты чем-то взволнована. Вот теперь у тебя долго держится давление. Что происходит? Почему
ты мне не говоришь?
Нина любит отдыхать в моём кабинете и сейчас сидит у горящего камина и читает недавно изданную книгу
знакомого писателя, которую тот подарил мне. На заглавном листе под своим портретом автор начертал автограф:
«Дарю тебе своё скромное чириканье, которое ты, скорее всего, едва расслышишь. Подписывать автограф не стану,
потому как для тебя и твоей биографии моя подпись мало чего скажет».
В этом автографе – весь автор с его лукавством и амбициозным характером и тайным стремлением намекнуть
на свою исключительность. Он был не столько талантлив, сколько тщеславен; у него хорошо складывалась карьера:
он недавно был назначен заместителем главного редактора «Огонька» и, может быть, потому позволил себе и эту
слишком уж заметную игру с писателем, которого считал старомодным, не популярным среди молодёжи и по этой
причине не имеющим будущего.
Нина сделала закладку в книге, положила её на полку камина. И долго не отвечала на мой вопрос. Смотрела перед собой, думала. Потом повернулась ко мне, тихо сказала:
– Стоит ли тебе обо всём говорить? Ты тоже разволнуешься, перестанешь работать.
– Да уж, спокойствие нашему брату необходимо; сильные мысли не живут в ералашной голове, а если ты поэт, то рифма и вовсе бежит от психопата. Недавно мне Володя Фирсов признался: «Стихи не идут, рифма в голову не лезет». – «Что так?» – спросил я. А он говорит: «Психую много. Да и пить стал больше. Поэзия, как пчёлы, – пьяных не любит». Ну, признавайся: чем ты встревожена? Будем тревожиться вместе.
Нина не сразу, но заговорила:
– Верочка нам с тобой сюрприз преподнесла: забеременела. Не знаю, что и делать.
– А и делать ничего не надо: я против абортов, пусть рожает. И незачем городить из этого проблему, не надо её пилить, журить, упрекать. Случилось, так случилось. Наше дело – поддержать девочку в её трудном положении. Ведь ей только в прошлом месяце восемнадцать исполнилось. Мать должна выносить ребёнка в радости. Вот ты и создавай эту атмосферу радости.
– А отец ребёнка? Он тебя не интересует? Ты даже не спрашиваешь, кто он и будет ли он ей мужем?
– Чего же тут спрашивать? Надеюсь, ты сама расскажешь.
– Суданец он, иностранный студент, – обожгла Нина нежданной новостью.
– Суданец? Это, как я понимаю, чёрный?
– Ну, не совсем чёрный, однако и не белый. Вроде бы араб он. Одним словом, студент из Судана. Африканец. Но ты обещай помалкивать. Боится Верочка твоего гнева. Знает она, как ты относишься к смешанным бракам. Твой последний роман она, кажется, уж в третий раз перечитывает, а там ты ворошишь эту проблему.
– Да уж, хорошего тут мало. Но я и в этом случае против аборта.
– Не будет она делать аборта. Оба они хотят ребёнка.
– Так, значит, замуж пойдёт? В Судан поедет?
– До Судана ещё далеко. Ахмет-то её на первом курсе учится, а впереди ещё пять лет, затем два года практики в больнице. А там у него аспирантура. Он, видишь ли, профессором хочет стать, студентов у себя на родине учить.
И потом, помолчав, Нина добавила:
– Ахмет из богатой семьи, у него старший брат какой-то важный чиновник, часто у нас в России бывает. Торговые договоры заключает.
– Ну, что ж, если у них любовь, так и пусть живут. Приглашай его в гости, будем знакомиться. Делай вид, что ничего не происходит. По крайней мере, я эту историю в проблему превращать не собираюсь.
Нина взяла в руки книгу, но читать не торопилась. Смотрела на огонь в камине, думала. Затем заключила:
– Не родная она нам, вот ты так и говоришь.
Я тогда вскинулся:
– Ну, а это уж ты напрасно. Об этом-то как раз и нет моей мысли. Верочка давно прикипела к сердцу. Зови Ахмета, и пусть они сами решают свою судьбу. А если и не сладится их союз, горевать не станем. Себе возьмём парня, воспитывать будем. Только, признаться, не думал я, что наша Вера, умница и во всяком деле рассудительная, выкинет такой фортель. Не гадал, не чаял.
– Почему парня? – грустно улыбнулась Нина. – Может, девочка родится.
– Парень будет. Сына Бог не дал, так пусть внук будет.
Пододвинул лист бумаги, давая понять, что говорить об этом больше нечего. И незачем терзаться, нагонять себе давление. С её-то нервами и сосудами надо уж давно бы научиться держать удары судьбы и не расклеиваться. В судьбу, как и в Бога, надо верить».
Трофимыч сунул дневник в стол и склонился над белым листом.
Вера была дочерью младшей сестры Нины. Её мать умерла при родах, а отец пил, не имел квартиры – вот и пришлось взять к себе племянницу. С тех пор и росла девочка в их семье. И никто из близких друзей и соседей не знал, что дочь у них приёмная. Не знала об этом и Вера.
Ахмет и Верочка учились на одном курсе; поначалу суданец ухаживал за Вериной подружкой Соней и Вера даже помыслить не могла, что когда-нибудь станет объектом обожания Ахмета. Она хорошо училась, была стипендиаткой, но внешне ничем не выделялась. И одета была простенько, украшений не носила. Она была из разряда девушек, которые не сразу бросаются в глаза, но если к ним приглядишься, начинают тебя привораживать. И чем дольше с ней общаешься, слушаешь её и на неё смотришь, тем больше к ней прикипаешь.
Случай свёл их на узенькой дорожке, по которой они пешком ходили домой из университета. Вера жила в доме неподалёку от общежития иностранных студентов, и они каждый день, проводив Соню до метро, сворачивали на тротуар, по которому через десять-пятнадцать минут пути оба оказывались у подъездов своих домов. Вначале дружески болтали о том о сём, и было им весело, легко – ведь их ничто не связывало.
Вера знала, что Ахмет имеет к Соне серьёзные намерения, и та с радостью предвкушала момент, когда они, поженившись, сядут в самолёт и помчатся в далёкий Судан, где у Ахмета большая семья, дворец на берегу Нила и важный брат. Два-три раза в год этот брат приезжал в Москву, и тогда к университету подкатывал длинный, сверкавший лаком автомобиль с иностранным флажком и Ахмет с Соней ехали к ней домой. Старшая сестра Сони жила в Америке, и Соня мечтала куда-нибудь уехать «из этой страны», как она звала свою Родину, а потому к Ахмету относилась с нежностью, считала его подарком судьбы.
Вера иногда спрашивала Ахмета:
– Когда у вас свадьба? Я ещё ни разу не была на свадьбе! Надеюсь, пригласите?
Ахмет называл сроки, но потом стал отодвигать время свадьбы и на вопросы Веры отвечал сдержанно и будто бы неохотно. Вера заметила это и перестала спрашивать. Ахмет не торопился идти домой, шёл медленно, растягивая время общения. Однажды предложил ей зайти в ювелирный магазин и тут, стоя у прилавка, робко проговорил:
– Хочешь, куплю тебе подарок?
– Подарок? Мне? С какой стати? Ты купи подарок своей невесте. А я помогу тебе выбрать.
Смотрели перстни, броши, серьги, но Ахмет подарка не купил.
– А ты скупой, – сказала Вера.
– Нет, я не скупой. А только подарок Соне покупать не хочу.
Вера пожала плечами, и они вышли из магазина...
| 