 Разноцветные прямоугольники аккуратных полей тешат глаз, привыкший к заросшему кустами и бурьяном
Подмосковью. Светло-зелёные и изумрудные – зерновые. Тёмные – пар. Гадая, что за фиолетовые поля виднеются
вдалеке, на трассе М5 между Пензой и райцентром Мокшан мы с фотографом ждём директора хозяйства. Он
должен подхватить нас с рейсового автобуса. Конец мая. Печёт солнце. Ни ветерка... Тормозит Land Cruiser.
– Из Москвы, говорите, приехали? – уточняет человек за рулем.
– Из Москвы.
– А я Шугуров.
О товариществе на вере «Пугачёвское» Мокшанского района Пензенской области я прочитала на
немецком сайте, посвящённом органическому земледелию. Тему там обсуждали дотошно и сходились на том,
что дело это хоть и нужное, но не очень рентабельное и весьма трудоёмкое. И только один человек утверждал,
что при правильном подходе такое производство может стать не просто выгодным, а очень выгодным.
И что в «Пугачёвском» на экологически чистом зерне имеют рентабельность 300%. Цифра выглядела
явной опечаткой, но сам пример ведения органического земледелия в российской глубинке показался интересным,
и я позвонила в Мокшан. Трубку взял руководитель хозяйства Анатолий Иванович Шугуров:
– Ну да, никто не верит в эти триста процентов, пока не узнает технологию и сам не попробует. Приезжайте,
расскажу, как мы землю не пашем, а зерно у нас – колосок к колоску стоит.
– В каком смысле – не пашете? – переспросила я.
– Давно отказались, а надо бы раньше. Плуг – враг земледелия, об этом уже лет сто назад умные люди
говорили, да мало кто их послушал.
И мы поехали.
– Я вот думаю: неужели нами в Москве заинтересовались? – недоверчиво улыбается Шугуров. Мы
оказываемся в благодатной прохладе машины. – А я уж ждать отчаялся. Может, теперь и в Министерстве
сельского хозяйства интерес выкажут. Наш-то губернатор Василий Бочкарёв давно всё понял, и мы начали
это дело раскручивать.
Чуть не всю Пензенскую область, часть Самарской, пол-Татарстана и пол-Мордовии на новую технологию
подсадили, а столица – ни гу-гу. Хоть бы спросили, чем мы тут занимаемся, какие результаты имеем. Не-е-т,
куда там! – усмехается Шугуров, и в этой усмешке – горечь. – А у нас такая технология красивая! Умная, простая
и стоит копейки.
Оказывается, в «Пугачёвское» много народу приезжает – фермеры, учёные, делегации от губернаторов.
Только из министерских чиновников да наших академиков никто не добрался. Из чего Шугуров делает вывод,
что учёных-аграриев в России нет.
– Где их труды? – быстро заводится Анатолий Иванович. – Вот что толку от Академии наук? Как
семьдесят-пятьдесят лет назад работали, так и работают. Что они показали, какую идею? Я, конечно, про свою
отрасль говорю. Сеялку ещё шестьдесят лет назад придумали. И что с тех пор изменилось? Ничего. Только
гидравлику поставили, а принципы остались те же. Проблема
у нас с учёными-то.
У меня было три агронома, а теперь ни одного, уже лет пятнадцать без них работаю. Потому что при нашей
технологии агрономы не нужны. Агроном сегодня что знает? Сколько гербицидов и минеральных удобрений
на гектар надо ввести, так мы и без этого прекрасные урожаи получаем. А хочется мне, чтобы наша
наука готовила агрономов-микробиологов. Но пока… Да ну, даже говорить неохота! – машет он рукой и
замолкает до самого Мокшана.
Мокшану, бывшему городу, а теперь посёлку городского типа, триста лет с лишним. Старые купеческие
дома с каменными наличниками, на площади – огромный храм в строительных лесах. Чуть дальше – ещё один.
Шугуров останавливает машину.
– Вот он сейчас как глядит, храм-то. А были руины. У меня фотография есть четырнадцатого года, когда
отсюда провожали на фронт на Первую мировую. Тогда здесь ещё шесть-семь церквей стояло. И такую красоту
разрушили! Вот реставрируем что осталось.
Анатолий Иванович рассказывает, как пригласили его несколько лет назад в одно село праздновать Красную
горку. Столы под берёзами накрыты, сидят все, разговаривают. Среди гостей владыка Серафим, архиепископ
Пензенский и Кузнецкий, он и говорит: «У вас в Мокшане такой батюшка хороший, помогайте ему по мере
возможности».
А Шугуров уже и сам обратил внимание, как тот батюшка с тачкой вокруг церкви ходит, камни возит до темноты.
Такой работящий… Стали помогать. Купола покрыли, окна поставили, лес для внутренних работ заготовили,
художники расписывают уже изнутри. В общем, несколько миллионов вложили.
– У вас столько лишних денег? – уточняю я.
– Расскажу. Но сначала поесть надо. А то я с утра не евши.
Главный в земледелии
– А народ где, Анатолий Иванович? – В пустом правлении «Пугачёвского» на столе нас ждут бутерброды
и чай.
– На работе. У нас людей-то всего 128 человек, и штаны не просиживают. Все друг друга могут
подменить. По две-три единицы техники на каждого человека. А если нужно завтра скот пасти, любой идёт,
никто не возражает. Потому что в конце года всем выдаётся премия в пятьдесят тысяч рублей. А если двое
работают в хозяйстве, то у них получается сто тысяч на семью. При зарплате от 17 до 20 с лишним тысяч
неплохо выходит.
Но по договору если в течение года будут нарушения, опоздания, то лишаешься премии. Некоторые налетели.
Жалко мне их было за один проступок наказывать, но пришлось, чтобы люди знали: есть порядок. Я тоже на
подмену пойду, если понадобится. Я всегда говорю: ребята, мы работаем прибыльно, потому что у нас нет слов
«не хочу – не могу». Но главное, что даёт такую рентабельность, – это технология. Видите, кто на стене у меня
висит?
На стене – фото типичного российского интеллигента начала прошлого века.
– Это великий русский агроном Иван Евгеньевич Овсинский, – говорит Шугуров, подливая нам
чай. – На него вся Россия когда-то ориентировалась. И теперь вот он за нами приглядывает – правильно ли
всё делаем…
На книгу Овсинского «Новая система
земледелия», изданную в начале XX века, Анатолий Иванович случайно наткнулся в одной из московских
библиотек, там впервые было написано, что отвальный плуг – враг земледельца. И что сеять надо на
глубину два дюйма – под зерно, под свёклу, подо всё. Не глубже.
Овсинский отказался и от тогдашних удобрений – чилийской селитры. Зато его растения были устойчивы и к
засухам, и к переувлажнению, и, когда у соседей посевы выгорали или не всходили, он получал прекрасные урожаи.
Пётр Аркадьевич Столыпин, прочитав эту небольшую книжечку, дал по телеграфу распоряжение губернаторам
и предводителям дворянства приступить к изучению новой системы, рекомендуя взять её за основу. И кто взял,
получил на своей земле прекрасные урожаи – как раз к 1913 году, с которым потом у нас долго сравнивали
достижения советской экономики.
– Ещё был американец Эдвард Фолкнер, автор книги «Безумие пахаря», но Овсинский в природном
земледелии первый и главный. – Анатолий Иванович смакует каждую деталь этой истории. Из деталей видно,
что идея беспахотной обработки земли не такая уж маргинальная.
Сам Шугуров, тридцать два года назад придя руководить «Пугачёвским» – тогда самым худшим хозяйством
в области – и не представляя, что делать с «убитой» землёй, узнал, что в Полтавской области Фёдор Моргун
применяет энергосберегающую обработку: не пашет плугом и получает прекрасные урожаи при низкой
себестоимости.
Ещё ему попалась «Роман-газета» с повестью «Хлебопашец» – про Терентия Семёновича
Мальцева, учёного, в сороковые предложившего новую философию земледелия: не воевать с природой
и не истязать её, а, наоборот, под неё подлаживаться. Урожаи Терентий Семёнович получал отменные даже в
засушливый год.
Легенда гласит, что на его полях Никита Хрущёв всё подбрасывал шляпу, глядел, как она опускается на плотный
строй пшеничных стеблей, и приговаривал: «Если бы в стране все работали, как товарищ Мальцев, случилась
бы катастрофа – хлеб некуда было бы девать». Но катастрофы, как мы знаем, не случилось, поскольку линия
Мальцева не совпала с линией партии, а в сельском хозяйстве вошли в моду химические удобрения.
А вот Шугурова мальцевские слова: «Какой создала природа почву, такой она и должна быть. Рыхлить можно,
а переворачивать нельзя» – сразили. Он обмозговал со всех сторон идеи учёного, кое-что изменил, и с 1983
года в «Пугачёвском» перестали пахать землю и полностью отказались от химии.
Урожайность выросла в первый же год: 15 центнеров с гектара против 10. Лет через пять подошли к
рубежу 20-25, потом – 30. А сейчас получают за 40 центнеров. Это наивысший показатель по России,
столько собирают на Кубани. А вот в Канаде в 2009 году собрали пшеницы по 25 центнеров с гектара.
При этом зерно по новой технологии получается намного дешевле. Если по Приволжскому федеральному округу
себестоимость в прошлом году была 2,5-2,6 рубля за килограмм, то в Пензенской области, начавшей внедрять
новую технологию, – 2,3, в Мокшанском районе, перешедшем на неё почти целиком, – 1,8 рубля, а в
«Пугачёвском» – 83 копейки.
– Тут один директор завода на совещании у губернатора края выступал: «Мы так хорошо работаем, у нас
прибыль 15 миллионов». А у него семь тысяч человек работников. Не маловато получил на такое
количество народу? – смеётся Анатолий Иванович. – У нас на сто с лишним человек в несколько раз больше
выходит. В том году рынок зерна и мяса упал, и вышло 24 миллиона, а в предыдущий было 47
– четыреста тысяч на одного работающего...
|
