Недавно перечитал, в общем-то, читанную уже статью Крылова о «славянской фэнтези» (http://tinyurl.com/y9ptb9).
Почти один в один повторяя размышления небезызвестного пана Сапковского о западной фэнтези, как новом воплощении
Артурианы, Крылов обогащает их дополнениями в виде восточной фэнтези, как мифа Шаолиня и выдвигает свою концепцию
«русского мифа».
Не знаю, почему, но тут у наших национал-патриотов всегда бывает какая-то запинка – про Запад и Восток они пишут ещё
сносно, но когда речь заходит про Россию, то хоть идолов выноси, честное слово.
Крылов пафосно рисует картину «России между Европой и Азией», с одной стороны, вынужденной постоянно обороняться
от степных варваров, с другой – морально задавленной изначально заданным превосходством «её Высочества развитой культуры»,
существовавшей де и тогда «на Западе».
Причём, воплощением этой самой западной культуры – кто не читал, ни за что не угадает – является: Византия.
Попрошу аудиторию выбраться из-под столов. Студенту Крылову – двойка по истории и кол по географии. Византия находится
на Юге, а не на Западе.
Что до любезной Крылову и его заединщикам «России», которая «между Европой и Азией», то она возникает в таком качестве
во времена, когда никаких половцев с печенегами уже нет в помине, а Византия либо находится при последнем издыхании, либо
отсутствует, как факт.
Русь времён половцев, печенегов и процветающей Византии никоим образом не была «между Европой и Азией». Она была
самой обыкновенной Е-вро-пой.
Таковой она воспринималась на Западе – судя по тому, что католические владыки Франции и Англии, не говоря уж про
«датчан и всяких прочих шведов», никоим образом не чурались родниться с князьями Киева и Владимира, которых – в отличие
от образцовых католиков, правивших Польшей и Чехией, почтительно величали в западных хрониках «королями».
Русские витязи участвовали в рыцарских турнирах, Новгород входил в Ганзу и немецкие купцы спасали его население во
время голода, «Илья Русский» становился героем нижненемецких рыцарских поэм XI века, отнюдь не отрицательным и так далее,
и тому подобное.
Соответственно, и русские относились к западным народам, как к своим – В.В. Долгов указывает, какое огромное внимание
уделялось православной, провизантийской церковью агитации против «западных христиан» – что говорит о существовавших в
народе симпатиях к «латинянам».
Былины, в которых герои насмерть – «руби ты и старого и малого, не оставь поганых и на семена» – рубятся с азиатскими
«погаными» и женятся на девицах из земли «ляховицкой», «политовской», «поморянской» и даже «тальянской», а также охотно
отдают дочерей за женихов из-за Варяжского моря, подтверждают существование таких симпатий.
Надо сказать, что никакого преклонения перед Византией в былинах нет и близко. Напротив, правительница византийского
Херсонеса-Корсуни, Маринка Кайдаловна, то и дело пытается погубить русских богатырей, а русский князь, взяв ту самую
Корсунь, отдаёт дружине приказ начисто истребить её население.
Что до Царьграда, то древнейшая дошедшая до нас запись былины, «Богатырское слово», именно Царьград и его «Констянтинов
Боголюбовичей» обвиняет в натравливании на Русь степных «идолищ поганых» – надо отметить, что это глубоко историчная деталь.
То есть, у патриотов в очередной раз сильнейшие нелады с родной историей и народной культурой. Поэтому все попытки, исходя
из этой априори ложной схемы, выстроить «русский миф» выглядят натужно неубедительными.
Разумеется, «Россию» опять сравнивают с «берёзкой» («Запад» же – могучий дуб, злодейски перехватывающий у бедняжки
солнечный свет и губящий её своей тенью, безо всяких-де злых намерений, «это даже не борьба за существование – просто физика»).
Если что и походит на выморочную, рахитичную берёзку «без ветвей», то это построения Крылова. Тут всё не в тему, даже
выбранные символы – русы поклонялись именно дубу, берёза же – символ дешёвой, лубочной подделки под русское советской
эпохи, не зря же «Берёзками» назывались валютные магазины для интуристов и валютный «ансамбль песни и пляски» под
управлением еврея Моисеева.
Современники – кстати, католические монахи с «Запада» – скорее сами выглядели подавленными величием стольного Киева,
«соперника Константинополя».
Вполне объективные в данном вопросе мусульмане – арабы и персы – сообщали, что «у руссов (язычников!) множество городов»,
у Византии же признавали за города только пять, считая остальные «огороженными деревнями».
Во французской рыцарской поэме «Рэно де Монтабан» рассказывается, как заглавный герой, сподвижник Карла Великого,
приобрёл «великолепную кольчугу из Руси» и стал благодаря этому неуязвим для оружия земляков...
|