 Предисловие к книге «Россия и евреи», сб. статей. Издательство АЗЪ, Москва 2007. ISBN 978-5-903488-01-8
Оставь всякую надежду
Lassiare omne speranza – оставь всякую надежду: такая надпись, согласно Данте, украшала врата Ада. Эта фраза – первое, что
пришло мне в голову по прочтении книги, предлагаемой вниманию читателей. Отчего? Надеюсь пояснить.
Перед читателем – редкое во всех отношениях издание. Не только потому, что оригинал, вышедший в 1924 году в Берлине
(издательство «Основа»), а равно и парижское репринтное воспроизведение 1978 года (YMCA-press) , давно стали библиографической
редкостью. Настолько, что по неизвестной мне причине отсутствуют даже во всех крупнейших библиотеках России.
Но и потому, что памятник исторической и политической мысли, который она собой представляет, по своему содержанию
был и остаётся уникальным и неповторимым свидетельством в истории русско-еврейских отношений. Истории страшной, кровавой
и глубоко трагической, но до сих пор не прояснённой до конца, а тем более – до практических выводов.
Составившие эту книгу авторы – И.М. Бикерман, Г.А. Ландау, И.О. Левин, Д.О. Линский, В.С. Мандель, Д.С. Пасманик – все
до одного евреи, не принявшие революцию и исчезнувшие из революционной России вместе с русской белоэмиграцией, но так
и не ставшие своими не только в русской (что естественно), но и в еврейской среде Берлина и Парижа.
Их позиция, претендующая на объективность, оказалась не ко двору ни среди русских изгнанников, имевших выстраданный,
бескомпромиссно твёрдый взгляд на роковую роль евреев в революции, ни среди еврейской диаспоры, столь же твёрдо с молоком
матери усвоившей этноэгоистический (иудаистский в своей основе даже у тех евреев, что далеки от религиозности) подход к
жизни и не желающей слышать никаких резонов, колеблющих этот подход.
Об этом неприкаянном одиночестве «чужих среди своих» свидетельствуют сами авторы.
И.М. Бикерман: «Всего теме “Poccия и русское еврейство” посвящено было в течение второй половины зимы восемь собраний,
на которых высказались десятки ораторов, большей частью – евреи и преимущественно против нас: мы идём, ведь, против
преобладающего течения»; «о России же никто из говорящих к евреям и от имени евреев не хлопочет и не предлагает хлопотать».
Г.А. Ландау: «Когда некоторые из авторов этого сборника выступили в Берлине с докладами, посвящёнными еврейской
ответственности, еврейскому участию в деле великого развала, – эти выступления были встречены великим возмущением. Даже
признавая, гласно или молчаливо, правильность фактических указаний и анализов, выражали негодование или удивление по поводу
решимости с ними выйти на гласную арену».
И.О. Левин: «Констатирование ответственности евреев за участие евреев в большевистском движении обычно вызывает в
еврейских кругах раздражение и непонимание».
Д.С. Пасманик: «Нисколько не сомневаюсь в том, что будущее принадлежит участникам этого сборника, а не их еврейским
антагонистам – ни из лагеря активно-большевиствующих, ни из лагеря нейтрально-зубоскалящих. Нас объявили чуть ли не
“врагами народа”, пособниками реакции и союзниками погромщиков».
Пророчество Пасманика не сбылось: позиция участников сборника, хотя бы с оговорками признающая, что «не может
безответственность более быть надёжной основой для нашей, еврейской жизни, жизни маленького народа, развеянного по миру»
(Бикерман), так и не стала определяющей для еврейской мысли ХХ века.
Одиночество авторов в наши дни попытался было разделить бизнесмен и кинодеятель Марк Рудинштейн, что-то публично,
но невнятно проговоривший о неблаговидной роли евреев в Октябре 1917 года. Рудинштейна, видимо, быстро поставили на место
соплеменники, ибо вскоре он публично поправился: его-де не так поняли.
Таким образом, сегодня, в столетнюю годовщину первой «русской» революции, мы можем подвести под давней дискуссией
окончательную черту. И констатировать: главная установка книги: «За Россию и против её губителей. За еврейский народ и против
осквернителей его имени» (Обращение «К евреям всех стран!»), – не была выполнена.
Она так и осталась никем не услышанной и внутренне противоречивой утопией. И надежды на её выполнение нет. За её
очевидной и принципиальной невыполнимостью.
Амнезия – как племенная болезнь
Однажды, давая интервью Десятому каналу телевидения Израиля на тему антисемитизма в России, я был поставлен перед, что
называется, «вопросом на засыпку»: от кого русским людям приходится более терпеть лиха – от евреев или от чеченцев, кто
русским принёс больше зла?
Подразумевалось, как нечто само собой разумеющееся, что чеченцы, массово убивающие, берущие в заложники, похищающие
и взрывающие людей, представляют неизмеримо большую опасность для русских, чем мирные евреи, никого и пальцем не трогающие,
да ещё и помогающие в борьбе с «террористами». А русский антисемитизм, таким образом, есть нечто нелепое и алогичное,
антиисторичное, противоречащее нашим же интересам, словом – сапоги всмятку.
И когда я, не задумываясь, ответил журналистам: «Разумеется, евреи», – их изумление было глубоким и искренним. Лица у
них вытянулись так, что я чуть не рассмеялся.
«Но почему же?!», – воскликнули оба они в голос. Я ответил очень лаконично: «Семнадцатый год и Перестройка».
И тут уж у меня едва не вытянулось лицо, когда я увидел мучительную работу мысли на физиономиях интервьюеров:
Какой такой «семнадцатый год»? Причём тут «семнадцатый год»? Какое отношение имеет мохнатый «семнадцатый год» к
нашему времени вообще и к интервью в частности?
Я в один момент воочию убедился: наша незаживающая рана не болит у тех, кто её нанёс. Они уже просто-напросто забыли о
ней, легко и просто. Уехали в свой прекрасный Израиль, наплевали и забыли. Для них всё это давным-давно прошло и быльём
поросло. Не волнует за давностию лет. А главное – «не мешает», как заметил однажды о Боге некий еврей в беседе с Мариной
Цветаевой.
Когда создавалась рецензируемая книга, было не так. И рана, которая горит у нас, русских, по сей день огнём неугасимым,
в 1923 году была ещё совсем свежа и нестерпимо жгла не только нас, но и некоторых (отдельных, немногих) наиболее совестливых
евреев, например – перечисленных выше авторов.
Но дело не только в еврейском сочувствии к нашей боли. Было и другое соображение. Ведь государства Израиль, из которого,
как из Запорожской Сечи, «выдачи нет», на тот момент ещё не существовало, и в массе своей евреям из России (как показали
события 1933-1945 гг., из Европы тоже) бежать было некуда.
Страх возмездия, без следа улетучившийся у моих израильских интервьюеров и вообще у недосягаемых для чужестранной
юстиции израильтян, не напрасно жил в душе «ответственных евреев», в начале 1920-х годов свидетельствовавших о революции.
Их устами говорила и пером двигала не только неспокойная совесть, отягощённая страданиями русского народа, но в не
меньшей степени и тревога за свой собственный, еврейский народ...
|
